Из статьи «Подглядывающие в Эдеме»
Автор: Андрей Шемякин
<…> «Быкобой» Анатолия Балуева рисует мир уже почти необратимо распадающийся. Здесь даже внешней изоляции нет — она существует только для героя, бывшего руководителя фольклорного ансамбля Андрея Гагарина, перешившего в первых кадрах фильма сердечный приступ, и приехавшего в село Большая Коча Коми-Пермяцкого автономного округа из Нижнего Тагила, где теперь живет, чтобы посетить своих коллег и поучаствовать в обряде заклания быка – «Быкобоя», к которому собственно мало-помалу и подводит нас режиссер. А сначала – серия свиданий с родственниками и друзьями, хоровое пение и пение вдвоем, слегка пьяные посиделки и задушевные разговоры, заканчивающиеся опять же пением под разные инструменты.
Но мир фильма пронизан тревогой.
То герою снится странное движение по лесу. То просто мы видим его на качелях – между небом и землей. То приятель создал целый парк языческих скульптур, и хотя уверяет он, что это просто для того, чтобы детей развлекать, герой как-то не в восторге от такой забавы (кстати, это наименее органичный эпизод в фильме). И, наконец, апофеоз – сам обряд. В отличие от эпизодов пения, снятых подробно и со вкусом, здесь время обряда показано дискретно. И дело не только в крови, постепенно расплывшейся в реке. Мы видим всех зрителей этого обряда то по отдельности (в частности, детей с болезненными, опухшими личиками), то – благодаря круговым панорамам – всех вместе. Есть зрелище, но нет сопричастности происходящему. Есть плач по уходящей натуре и культуре, но нет страшной силы обряда как явления, по-своему, внечеловечески, скрепляющего мир. А сам герой – опять же медиум, свидетель этого процесса распада скреп традиционной культуры, последней из которой и является старинный обряд.
Причем поначалу вы вовсе не ждете такой драмы. Скорее наоборот. Действие грозит превратиться в набор скетчей, лишь скрепленных главным героем, чем-то вроде воспоминания о грузинском кино 60-х-70-х годов 20-го века. Или – материалом для антропологических штудий. Недаром, придя к родственнице Анне Ивановне, Андрей Гагарин включается в побелку избы, совершенно так же, как в антропологическом фильме Л.Филимонова и Е.Александрова “Помочь” Федору.” И все ему рады, даже если кто-то и отказывается петь ввиду опьянения. Он даже слышит признания, весьма похожие на слова одного из персонажей “Занесенных ветром”: «Я ощущаю себя полным хозяином. Здесь деньги – не основной вопрос». И та же оппозиция городу, где уже свои, неведомые деревенским людям правила игры, где все определяют деньги. Но эта самоизоляция от города – уже чистая условность. И дело не в городе, — там – то идет какая-то жизнь. А здесь все живут словно в ожидании обряда «Быкобоя». И в конце мы видим точно такой же групповой портрет участников фильма (и, соответственно, бывшего ансамбля, некогда руководимого Андреем Гагариным). Только снимаются люди на фоне белой простыни, кланяются, и покидают кадр. А в самом финале на белой простыне виден отраженным светом – белое на белом – обряд быкобоя. Ту фазу собственно убийства быка, которую нам не показали «живьем», в цвете — пощадили.
Ощущение такое, что Анатолий Балуев, великолепно зная и понимая, что такое визуально-антропологический канон, сознательно строит действие на его локальных нарушениях, время от времени впадая, как в ересь, в чистую документалистику. И тут даже мешают цветовые – ради вящего драматизма – искажения. Герой свидетельствует о распаде не столько самого социума, а – в этом и новизна! – того, что связывало этот социум с природой, с естественными ритмами жизни. <…> Автор видит дальше своих героев.
Видит – и не может помочь.